Специальный проект: По Северо-Печорской железной дороге…
«Здесь было мало виноватых,
Здесь было больше – без вины…»
Снова садимся в поезд, который следует по маршруту Москва – Воркута. Держим курс на станцию Абезь. Здесь, где пассажирский поезд останавливается всего на одну минуту, на берегу реки Усы, у самого Полярного круга, раскинулся небольшой населенный пункт. Поселок с тем же названием, что и у станции, находится в десяти-пятнадцати минутах пешего хода от железной дороги. Кажется, он заброшен сюда чьей-то равнодушной рукой по какому-то непонятному случаю. Но случай такой действительно был.
Станция Абезь находится в 2097 от Москвы
– Не волнуйтесь, не проедете! – попутчик, пожилой мужчина, понимающе смотрит на нас.

– А если и проедете, выходите на любой станции, не ошибетесь. Здесь на каждой станции были зоны, – рассказывает он. – Моя бабушка – из высланных, я хорошо помню ее. Когда я был маленьким, она ежедневно ходила отмечаться в милицию. Отлучаться хотя бы на один день со своего места жительства она не имела права. А потом, когда политика поменялась и лагеря стали закрываться, мы с ней ездили в отпуск, к ее родным, как она говорила, в Россию. Никогда не забуду бескрайние поля и луга средней полосы, природу необыкновенной красоты. А когда возвращались обратно, лишь только заезжали за Вельск в нашу сторону, пейзажи за окном поезда резко менялись. Казалось, зоны были везде, и справа, и слева, огороженные заборами, с вышками охраны. Самих часовых там, конечно, уже не было, ведь это был конец пятидесятых годов, но заборы и лагерные постройки сохранялись. Их приспосабливали к «мирным» целям. Это я тоже хорошо помню...

На станции Абезь нас встречает Виктор Васильевич Ложкин, местный житель. Бывший путевой рабочий Северной железной дороги, затем охранник детского сада и школы, ныне он является помощником священника, алтарником и звонарем храма во имя Святого Пророка Илии, появившегося в поселке не так давно. Пути Господни, как известно, неисповедимы. Виктора Ложкина, советского человека и атеиста, в храм привели потери близких людей, а также некоторые жизненные «открытия». В свое время ему, тридцатилетнему парню, было никак не найти ответа на вопросы, которые задавали дети. В семье их было четверо, и он, отец, приучал каждого из них к жизни в суровых климатических условиях. Водил в тундру, рассказывал о полезных травах и кустарниках, показывал, как собирать клюкву на болоте и не угодить в трясину, словом, учил их азбуке выживания.
Виктор Ложкин встречает гостей на платформе станции Абезь
– Папа, а что это за палочки с номерами? – спрашивали старшие дети, показывая на покосившиеся колышки с едва заметными на них цифрами.

Действительно, а что это за палочки? Виктор со своими родителями приехал в эти места ребенком в конце пятидесятых. Лагеря уже не функционировали. Но вся их инфраструктура была в целости и сохранности. И даже продолжал работу бывший лагерный театр, куда местные дети ходили на новогодние елки и спектакли. В поселке находился кирпичный завод, был свой хлебозавод, железная дорога имела на станции прекрасный двухэтажный дом, где помещалась дистанция пути, работа в которой считалась очень престижной. Летом весь поселок дневал и ночевал в тундре, заготавливая провиант на зиму. Специальные вагоны-лавки приезжали на станцию по графику, и в них всегда можно было купить самые разные продукты.

Палочки с номерами в тундре… Этот вопрос по-прежнему мучил Виктора, ведь ему надо было что-то сказать детям. Его, конечно, терзали разные сомнения по поводу прошлого своей «малой родины». То, что здесь были лагеря, – не секрет. Конечно, в них умирали люди. Но кто были эти люди? И Виктор решил, что он найдет-таки ответ на этот вопрос.

Говорить со старшим поколением об истинном смысле совсем недавнего прошлого не получалось. Старики, пусть и знавшие что-то, отмалчивались.

Любопытный документ хранится в одном из железнодорожных музеев Коми. Это рукописные записки женщины, работавшей в 1970-х годах на станции Абезь билетным кассиром. В конце тридцатых годов она ребенком приехала сюда с родителями. Ее отец служил в лагерной охране. А они, дети из семей военных внутренних войск, вели веселую детскую жизнь, хоть и жили все они первое время в землянках. И только через некоторое время семьи переезжали в деревянные дома, что было большой радостью для всех. Им, этим детям, было совершенно невдомек, что за люди находились за колючей проволокой. Они знали одно слово – «преступники».

И только став взрослой, по ее собственному признанию, она очень многое поняла и переосмыслила. «Где нам было знать о горькой судьбе этих людей, – читаем записки, написанные ровным, почти что школьным почерком, – все узналось гораздо позднее. Ведь в управлении строительства почти весь персонал состоял из заключенных. Это были так называемые расконвоированные. В обиходе их называли «контриками», все они были осуждены по 58 статье, означавшей контрреволюционную деятельность. И даже в 1951 году, когда я сама начала работать в управлении «Печорстроя», этих людей работало не меньше половины. Все это были исключительно образованные, интеллигентные, эрудированные и порядочные люди, я многому у них научилась. Только став взрослой, я стала понимать весь ужас и боль их судеб, несправедливость по отношению к ним. После смерти Сталина многим из них я печатала на машинке письма-исповеди в ЦК партии, к съезду, лично товарищу Хрущеву. Эти письма невозможно было читать без слез. На долгие годы разлученные с близкими, с детьми, без права переписки, в полной неизвестности, чудом уцелевшие на этапах, в холодных бараках, голодные, униженные, ни в чем не виноватые, они, как правило, были добры и человечны. Моя рука, как они говорили, оказывалась легкой – много реабилитаций пришло в ответ на эти письма. Я ликовала и плакала вместе с ними…»

Но такие собеседники не встречались в то время на пути Ложкина.
А в обществе уже чувствовался ветер перемен. Конец восьмидесятых – начало девяностых – время появления ранее не печатавшихся в стране произведений классиков, представителей русской эмиграции, время расцвета мемуарной литературы и открытия архивов…

И Виктор Ложкин отправился в Воркуту, где были архивы НКВД. Удивительно, но ему была предоставлена возможность познакомиться с документами лагерей, находившихся на станции Абезь. Увиденное и прочитанное его просто ошеломило. Но большое количество записей делать не рекомендовалось. И он переживал только о том, как бы побольше всего запомнить. Но главное он все же сумел записать. А выйдя из архива на улицу, еще долго сидел в вокзальном скверике и записывал в свой блокнот все, что только что видел, чтобы «не расплескать» никакой информации…

Он, наконец, смог объяснить детям, что это за колышки с номерами были разбросаны по тундре. Он узнал, что компактные захоронения в месте, которое было ему хорошо знакомо, – это лишь одно лагерное кладбище. Конечно, он немного не договаривал детям, щадил их хрупкую психику, объяснял, что люди в лагерях сидели разные и многие из них были в чем-то виноваты. Но себе-то он врать не мог. И жить по-старому после того, как побывал в Воркуте, он тоже не мог.

На сегодняшний день архив Ложкина можно назвать уникальным и бесценным собранием документов периода абезьских лагерей.

Самое главное, что сделал Виктор Васильевич, – он соединил номера на колышках с именами конкретных людей. Каждый из сохранившихся деревянных колышков он, с помощью одного своего товарища, заменил на металлический с выбитым номером, и теперь «утратить» их будет гораздо труднее.
Данный погост – лишь одно сохранившееся до наших дней лагерное кладбище
Из документов, изученных Ложкиным, следует, что Абезьский лагерь – это чисто условное название всех лагерей, представленных здесь: Ухтпечлаг, Севжелдорлаг, Печорлаг, Минлаг, Воркуталаг и еще несколько других. Специалисты для постройки поселка и расположения лагерей прибыли сюда, на берег реки Усы, из Усть-Вымского района и из Княжпогоста, где находилось управление Севжелдорлага.

Ложкин начал создавать картотеку политзаключенных и понял, что счет тут пойдет на тысячи. Согласно его данным, в Абези отбывали срок заключенные 137 национальностей из 25 стран мира. В картотеке значились представители таких стран, как Австрия, США, Испания, Польша, Франция, Чехословакия, Швеция, Турция, Япония, Иран, Египет и другие.

У каждого имени в лагерном деле стояла пометка, кем человек был до ареста. Ложкин вспоминает, что его тогда просто потрясли эти пометки. Генералы, адмиралы, полковники, академики, ученые, партийные работники, руководители заводов и фабрик, переводчики, врачи, актеры, режиссеры, музыканты… Он не мог понять: неужели все те люди, о которых он узнал из архивных документов, были не нужны своей стране?

Собственно, ответить на этот вопрос Виктор Васильевич затрудняется и сегодня. А тогда он все-таки надеялся получить ответ. И вот из Абези от адресата Виктора Ложкина полетели письма во все концы. А в них: «Ваш отец (дед, мать, бабушка, брат, сестра…) лежит здесь, в абезьской земле, приезжайте…».

А потом посыпались ответы…

Виктор Васильевич абсолютно безвозмездно трудился на кладбище все свои выходные дни. Косил траву, расчищал старые дорожки и планировал новые, чтобы удобнее было подходить к могилам. Встречал всех гостей, рассказывал, показывал, помогал близким репрессированных добывать различные справки. И жил надеждой на лучшие времена.
Потомки профессора Санкт-Петербургского университета Николая Пунина приехали в Абезь одними из первых, они поставили памятник на могиле своего великого предка.
Одними из первых в этот далекий край приехали потомки знатока западноевропейского искусства, профессора Санкт-Петербургского университета Николая Николаевича Пунина (1888–1953). Его внучка Анна Каминская, теперь уже вместе с правнуками, постояли у квадрата земли, под которым (и Ложкин это установил абсолютно точно) покоился прах их знаменитого предка…

Со временем на могиле появился памятник. А сам Ложкин неоднократно бывал дорогим гостем в петербургском Фонтанном доме (известном пристанище Анны Ахматовой, которая была второй женой Пунина), в одной из квартир которого до сих пор проживают потомки Пунина.
Из Литвы пришла весть от дочерей Льва Платоновича Карсавина (1882–1952), русского ученого, историка, философа, поэта, преподавателя Санкт-Петербургского университета. Судьба сыграла с ним злую шутку: высланный в 1922 году из Советского Союза на знаменитом философском пароходе, он выбрал местом своего постоянного проживания маленькую Литву, расположенную недалеко от России. Выучил литовский язык, писал исторические труды, преподавал в Вильнюсском университете. Поэтому, когда перед самой Великой Отечественной войной Литва стала советской, он не убежал, не скрылся, он надеялся еще принести пользу своей стране. Но вновь угодил в руки НКВД. И оказался в лагере.
Дочери историка Карсавина понятия не имели, где похоронен их отец. Они нашли его у самого Полярного круга
Дочери Карсавина, Марианна и Сусанна, ничего не знали о судьбе своего отца, о том, где он похоронен, и потому всей душой откликнулись на письмо Ложкина. Теперь на могиле русского ученого Льва Карсавина в Абези тоже стоит скромный памятник. История не только его жизни, но и смерти схожа с самым захватывающим детективом. Об этом мы узнаем из уст еще одного сидельца того времени, попавшего в лагерь «за писание стихов», – Анатолия Ванеева. Его воспоминания под названием «Два года в Абези» были опубликованы в девяностые годы.
Режиссер Александр Гавронский, работавший когда-то с самим Всеволодом Мейерхольдом, провел в лагерях 25 лет. И когда ему выпадала удача работать по специальности, а не на лесоповале, он вкладывал душу в создание театров. Лагерных, конечно. Он «растил» актеров, многим из которых эта профессия пригодилась в послелагерный период. Одной из его учениц была Тамара Владиславовна Петкевич, которая впоследствии посвятила ему немало восторженных строк. Александр Осипович не умер в лагере, последние несколько лет своего срока он провел в Абези, в лагере для тяжело больных заключенных, где и познакомился с Николаем Пуниным и Львом Карсавиным. Он находил отдохновение в интеллектуальных беседах с ними. И не беда, что один из беседующих был одет в рубашку, заправленную в кальсоны, а двое других – в больничные арестантские халаты. До этого ли им было, когда речь заходила о прекрасном! Но и эти времена продлились недолго: вследствие тяжелого состояния Гавронского списали на поселение. Ему выпало еще несколько лет «вольной» поднадзорной жизни.

Судьбы людей, проведших десятилетия в лагерных бараках, не отпускали Виктора Ложкина ни на минуту. Его картотека пополнялась и пополнялась. И каждую вновь встретившуюся ему историю он переживал очень болезненно. В конце тридцатых годов здесь находился будущий маршал Советского Союза Константин Рокоссовский. Большое количество образованных женщин – сестра выдающегося музыканта Эмиля Гилельса, сестра советского академика Ферсмана, открывшего на Севере залежи апатитовых руд, многие другие… Какой вред они могли принести своей стране?

Очень тронула его судьба испанской певицы Каролины Кодины, по мужу Лины Ивановны Прокофьевой. Она была первой женой композитора Сергея Прокофьева. В этом, по всей видимости, и заключалась ее главная вина. Советский музыкант много гастролировал за рубежом и своим мастерством покорил мир и многие сердца. В том числе и сердце Лины Кодины. Они поженились в 1923 году и уехали жить в Советский Союз. Некоторые произведения композитора, такие как «Огненный ангел», были вдохновлены этой темноволосой красавицей, говорившей на пяти иностранных языках. У них родилось двое сыновей – Олег и Святослав… Но позднее у Прокофьева появилась другая муза. Как известно, композитор Сергей Прокофьев умер 5 марта 1953 года, в один день со Сталиным. И, как иронизируют некоторые биографы Прокофьева, оплакивали потерю две вдовы великого музыканта. Одна – у гроба, а другая – в далеком приполярном поселке под названием Абезь. Обвиненная в шпионаже и измене родине, в 1948 году Лина Прокофьева была осуждена на долгие 20 лет исправительно-трудовых лагерей. Как удалось установить, она работала на ассенизаторской повозке, чистила туалеты и вывозила содержимое в отведенное на краю лагерной территории место. Ложкин нашел свидетелей того факта, что в начале 1950-х годов на станцию Абезь приезжали сыновья композитора Прокофьева. И им было разрешено свидание с матерью.

Лина Ивановна Прокофьева не умерла в Абези. После 1956 года специальным разрешением Хрущева ей вместе с детьми было разрешено покинуть Советский Союз. В Испании, на своей родине, она прожила до 1989 года. Говорят, написала свои воспоминания о жизни в первой в мире стране победившего социализма…

Мы покидаем лагерное кладбище, которое теперь, благодаря неустанному труду Виктора Васильевича Ложкина, нельзя назвать безымянным. Есть кресты, есть немногочисленные памятники, установленные родственниками погибших здесь страдальцев из Белоруссии, Литвы, Украины, различных городов большой страны. Есть колокол, в который можно ударить в память о ком-то. Но номерных табличек – по-прежнему большинство.
Каждый человек, пришедший сюда, может ударить в поминальный колокол...
«Среди невзгод судьбы тревожной,
Уже без боли и тоски,
Мне вспоминается таежный
Поселок странный у реки.

Там петухи с зарей не пели,
Но по утрам в любые дни
Ворота громкие скрипели,
На весь поселок тот – одни.

В морозной мгле дымили трубы.
По рельсу били – на развод,
И выходили лесорубы
Нечетким строем из ворот.

Звучало:
«Первая! Вторая!...»
Под строгий счет шеренги шли.
И сосны, ругань повторяя,
В тумане прятались вдали…
Немало судеб самых разных
Соединил печальный строй.
Здесь был мальчишка, мой соклассник
И Брестской крепости герой.

В худых заплатанных бушлатах,
В сугробах, на краю страны –
Здесь было мало виноватых,
Здесь было больше –
Без вины…»
А мы идем уже знакомой дорогой в поселок. И Виктор Васильевич по ходу дела рассказывает и показывает различные «объекты» прошлого:

«Вот хлебозавод, он давно закрыт. Сейчас у нас почти ничего не работает. Только железная дорога остается. Автомобильных дорог нет, поэтому железная дорога для нас в прямом смысле – это жизнь. К врачу в Воркуту, ближе некуда, – только на пассажирском поезде…

А вот футбольное поле, оно давно заросло бурьяном. А когда-то тут кипели настоящие спортивные страсти. На этом стадионе играли и столичные, и лагерные команды. И капитаном лагерной, представьте себе, был заключенный Александр Старостин, мастер спорта, капитан московского «Спартака» и сборной Советского Союза по футболу.

А вот первые дома, построенные в поселке, – это жилье для семей лагерной охраны. Здесь еще в прошлом году жили люди. А сейчас, видно, отслужили свое. Вот тоже интересный дом, видите, как все тут аккуратненько прибрано, люди до сих пор живут. А в годы Великой Отечественной войны в этом доме вместе со своим отцом, вольнонаемным бухгалтером, жил маленький мальчишка Олег Ефремов, будущий великий актер и режиссер. Вот, наверное, откуда его любовь к театру и грустные глаза…»
В этом доме в сороковые годы жил вместе со своим отцом маленький мальчишка - Олег Ефремов
Виктор Васильевич любит свой поселок, и мы понимаем его: как не любить свою родную, пусть и суровую землю? Но всякий раз сжимается сердце, когда он продолжает свой рассказ. Почему так много горя досталось этой земле тогда и так трудно живется здесь теперь?

Утром, когда мы приехали на станцию, шел дождь. И мы изрядно промокли и промочили обувь. Хорошо, что потом переобулись в резиновые сапоги, которые захватили с собой на всякий случай. А оказалось – без них здесь вообще не обойтись. Можно шагать прямо по лужам, которых здесь бесконечное количество.
Резиновые сапоги — самая главная обувь жителей поселка Абезь
А дождик все моросит и моросит. На станции в ожидании поезда негде укрыться. Но это такие мелочи, местное население этим не напугаешь. Вокзал давно не работает. Здание дистанции пути, когда-то украшавшее станцию, зияет грязными окнами. Высокой платформы нет, есть низкая – на несколько вагонов. Кому-то запрыгнуть в вагон, видимо, не составит труда, а как быть пожилым пассажирам с вещами или, не дай Бог, мамочкам с маленькими детьми – сложно даже представить. Но, говорят, машинист поезда все видит, он не тронется с места, пока все пассажиры не закончат посадку. Путь даже простоит на станции не одну минуту, как положено, а целых две или три. Да, железная дорога – это все.
Заброшенное здание Княжпогостской дистанции пути Северной железной дороги
Трое детей Виктора Васильевича Ложкина давно выросли, выпорхнули из гнезда. Живут в разных городах, в квартирах с удобствами. Наперебой зовут отца к себе. Но он не соглашается. Куда же уедешь из поселка, в котором прожил всю жизнь, куда уедешь от могил жены и сына? А самое главное – куда уедешь от самого себя? И кому оставишь свою картотеку, собранные за 30 лет материалы? Вдруг они еще кому-нибудь понадобятся?

Республика Коми
2023-2024 гг.

© All Right Reserved.

При цитировании информации гиперссылка на специальный проект редакции РЖД-Партнер.ру обязательна.
Использование материалов специального проекта в коммерческих целях без письменного разрешения редакции не допускается.

Адрес электронной почты rzdp@rzd-partner.ru, телефон редакции +7 (812) 418-34-92; +7 (812) 418-34-90.